Амирхан Даутович впервые за вечер растерялся.
— У меня только чай, да и то азербайджанский, второго сорта.
Но тут в разговор вступил Икрам Махмудович — наверное, остальное было по его части:
— Не волнуйтесь, прокурор, мы предусмотрели и это. Знали о вашем спартанском быте и ваших возможностях… — Он распахнул окно, выходящее во двор, и подал какой-то знак.
Прошло несколько минут, и раздался осторожный звонок. Икрам Махмудович поспешил к двери сам.
В квартире появился официант, тот самый, из "Лидо", где единственный раз ужинал Амирхан Даутович. В руках он держал две тяжелые корзины, накрытые не то скатертью, не то салфетками. Ловкий Икрам Махмудович, у которого, как узнал впоследствии прокурор, было прозвище Плейбой, тут же перехватил у него одну из корзин. Официант сдержанно поздоровался с хозяином и прошел в комнату вслед за Икрамом Махмудовичем — видимо, такое выездное обслуживание было ему не в диковинку. Вдвоем они ловко выдвинули стол на середину комнаты, и официант, достав из корзины туго накрахмаленную скатерть, быстро уставил ее тарелками, бокалами и прочим, привезенным из ресторана. Затем, попросив у Амирхана Даутовича разрешения воспользоваться газовой плитой, подхватил корзины и скрылся на кухне. Прокурор чуть ли не больше, чем своим неожиданным гостям, подивился расторопности молчаливого официанта и ночной скатерти-самобранке.
Через несколько минут из кухни поплыли аппетитные запахи. Пока на сковороде что-то скворчало, официант бесшумно ставил на стол закуски, зелень, "Боржоми", который прокурор в последний раз пил лет пять назад в обкомовском буфете.
Артур Александрович, не обращавший внимания на суету официанта и Плейбоя у стола, долго стоял у фотографии Ларисы Павловны, висевшей на стене.
— Красивая была женщина. Талантливая. У меня есть два альбома.
Наблюдая за ночным гостем, прокурор почувствовал: Артур Александрович ждал от него вопросов; Азларханов не стал торопить события, и тут его выручил официант, внесший на большом лягане жареных перепелок с грибами; внимание всех переключилось на роскошное блюдо, украшенное зеленью и помидорами. Официант, поставив ляган посередине, поправил кое-что на столе, словно художник, добавляющий штрихи на готовой картине, затем вопросительно глянул на Артура Александровича. Тот, видимо, мысленно еще продолжавший разговор с Амирханом Даутовичем, машинально ответил:
— Спасибо, Адик, можешь идти, Ашот отвезет тебя домой.
Официант попрощался, пожелав приятного застолья, и тут же удалился. Такого вышколенного официанта прокурор видел впервые.
— Ну что ж, прошу за стол, — пригласил Артур Александрович, едва за расторопным Адиком захлопнулась дверь. Чувствовалось, что в любых ситуациях он привык быть хозяином положения.
Икрам Махмудович разлил предусмотрительно открытый официантом коньяк, несмотря на возражения прокурора, налил и ему.
— За взаимопонимание и успех, — таков был первый тост Артура Александровича, и Амирхан Даутович пригубил коньяк вместе со всеми; гости больше не настаивали на том, чтобы он выпил. Правда, он с большим удовольствием выпил бокал темного чешского пива "Дипломат", похвалил.
Икрам Махмудович среагировал сразу:
— Нет проблем, Амирхан Даутович, завезу как-нибудь пару коробок финского баночного — в жаркий день нет напитка лучше.
Сидели долго, но ни о работе, ни о каких-то проблемах больше не говорили; хотя Икрам Махмудович дважды пытался получить у прокурора консультацию по каким-то конкретным делам, Артур Александрович мягко, но настойчиво уводил разговор в сторону. Чувствовалось, что он образован, во всяком случае начитан.
Бывал Артур Александрович, оказывается, и за границей, в том числе в Японии, и они обменялись с Амирханом Даутовичем своими впечатлениями о тамошней жизни и порядках.
Расстались далеко за полночь, уговорились встретиться на другой день за обедом в "Лидо".
После ухода гостей Ликург еще долго размышлял о необычном визите, о своей жизни, в которой с завтрашнего дня, похоже, начинается новый этап. Вновь и вновь он возвращался памятью к сказанному Артуром Александровичем и к редким репликам Икрама Махмудовича.
Что крылось, например, за фразой: "Мы отдаем себе отчет в том, что идем на большой риск, посвящая вас в свои дела"?
Одно было ясно: дело, в которое он вступит завтра, или, точнее, уже вступил с этой полуночи, — крупномасштабное, солидное, оттого они и шли на риск. И Амирхан Даутович понимал, что еще какое-то время, пока он не выдержит изощренной проверки или чемто особенным не привяжут его к делу, за ним будет глаз да глаз — уж он-то, как юрисконсульт, будет знать гораздо больше, чем даже Икрам Махмудович. Ясно, что Артур Александрович не из тех, что любят посвящать лишних людей в свои дела, а вот с юристом, хочешь не хочешь, придется консультироваться. Но какую бы опасность, риск Азларханов ни предвидел, ни предчувствовал, ему хватило мужества не отказаться — обстоятельства сложились так, что он еще раз проверялся жизнью и как юрист и как гражданин. Думал он и о том, что новые его знакомые как будто переоценивают его физические возможности — а может, и наоборот: знают, что врачи обещали ему месяцы — не годы? Может, деловые люди и это взяли в расчет — знакомство обещает быть недолгим, и именно недолгий срок их устраивает, гарантирует, так сказать, дополнительно безопасность? Точно сказать он сейчас не мог.
Артур Александрович ничего не сказал ему о требованиях на будущей работе, но прокурор знал: они вряд ли будут отличаться от тех, что предъявляются на теперешнем заводе, да и повсюду, где ему пришлось работать юрисконсультом.